Интервью с Пэтом Мартино / Pat Martino

Вы известны среди гитаристов тем, что используете очень толстые струны и некоторые из музыкантов критично относятся к этому, как к крайности, чудачеству. Что является основной причиной использования очень толстых струн?

PM: Здесь две стороны одной монеты. Нормой считается подстраиваться к своим трудностям, другой нормой - не подстраиваться, а относиться к этому не как к трудности, а как к дару. У меня есть тенденция к твердой и агрессивной атаке правой рукой при игре ради динамики и ради более сильного воздействия. Много лет назад, в моей юности вместе с Денисом Сандоли я постоянно рвал струны из-за такой агрессивной атаки. Он посоветовал мне заняться техникой и извлекать звук легче, не так сильно, потому что я рвал струны - другими словами он подразумевал, что это было ошибкой - извлекать звук подобным образом. В течение некоторого короткого периода я попробовал делать так, как он посоветовал - но то что получалось, в результате было разочаровывающим.

Таким образом, мне стало ясно, что лучший способ справиться с этим - это использовать более толстые струны, вместо того чтобы пытаться изменить свою натуру. Что я и сделал, я стал менять струны на все более подходящие, пока, в конце концов, толщина струн не стала достаточной для того чтобы моя собственная индивидуальность и моя личность заняли свое место как инструменты, без изменений и компромиссов, так или иначе с самим собой. Что есть более естественно чем быть тем, кто ты есть?

Вы ведете мастер-классы. Великий тромбонист Джей Джей Джонсон постоянно повторял две вещи во время своих мастер-классов: “Используй большие длительности" и “Сократи свои движения”. В настоящее время это выглядит банально, но я могу видеть как это связано с его “би-боп” подходом: чисто, быстро, прямо, без вибрато. Ему был нужен прекрасный звук и он должен был концентрировать свою энергию. Интересно, чему Вы хотите научить опытных гитаристов. Что Вы им говорите?

PM: Я пытаюсь привести в действие, разбудить их трактовку того, что они видят перед собой, принимая во внимание их собственные замыслы. Если цель - мастерство, то я направляю их к учителям мастерства. Если их цели лежат в области реализации замыслов, то их приоритет это творческая сила, тогда я прихожу на мастер-классы для того, чтобы увеличить число вариантов и альтернатив, которыми они владеют, с простейшей точки зрения. Если они ищут большей сложности в смысле расширения, роста и дальнейшего обучения, я показываю им необходимость двух противоположных сторон одной монеты, которой является их цель, и две стороны которой противоположны.

Вот в чем цель - поднять их на другой уровень. Как это происходит?

PM: Путем объяснения им того, что секрет в том, что ответы на их вопросы находятся во всех вещах вокруг них, более того, в беспорядке. Единственная вещь, которая отвлекает, это их понимание того, что более важно, а что менее.

Вы можете привести пример?

PM: Они приходят ко мне за обучением на гитаре.

Но не за джазом?

PM: Я бы сказал, что и за джазом также, но джаз – это некая шапка-неведимка. Это «штора» из многих реалий, предположений, взглядов, и все они - важны. И эта «штора» закрывает инструмент, который они выбрали для самовыражения. В случае гитары есть много возможностей увидеть это: мое видение книги И-Цзин, "Книги Перемен", шестьдесят четыре гексаграмы из Китая. Если увидеть эту книгу магазине и открыть ее, можно увидеть 64 гексаграмы, по сути, секрет каждой комбинации струн на гитаре. Но эта книга была создана не для этой цели. Она была создана как более сложный источник философии из другой культуры, другой части света, другого времени.

В И-Цзин секрет каждой комбинации струн может быть выражен буквально открытием одной страницы. Таким образом, здесь происходит взаимодействие желаний: одно –это желание познать философию, второе – познать музыку. Но есть и третья сила, которая является комбинаций предыдущих двух. Это и есть то, чем мне интересно поделиться: возможность показать две связанные противоположности как одно необходимое.

Это выглядит очень абстрактно.

Я не могу ничего поделать. Это тоже самое что левая и правая рука.

Кто из музыкантов оказал на вас наибольшее влияние?

PM: Двое наиболее интересных людей для меня были гитаристы. Первым – давно – был Джонни Смит. Самое интересное в нем это точность, аккуратность. Другим был Уэс Монтгомери с его эмоциональностью, душевностью, мастерством, способностью учиться и открывать все время что-то новое.

Это было в вашей молодости?

PM: Да, в очень раннем возрасте.

Вы лично были знакомы со Смитом и Монтгомери?

PM: Да.

Это из-за Уэса Вы поехали в Гарлем?

PM: Да – но не в смысле музыки, если говорить серьезно. Я просто мечтал, как и все подростки, это была поездка за мечтами.

Это почти то же, что и джаз?

PM: Да. Дело в том, что музыка не была моим первым интересом. Мне нравилось общаться со взрослыми. Я – единственный ребенок, без братьев и сестер. У меня были мама и папа, у них – братья и сестры, мои дяди и тети. Когда все они собирались, я был единственным ребенком среди взрослых. И мне нужно было общаться с теми взрослыми, с кем я мог найти общий язык. Этот язык я и нашел в Гарлеме, куда я поехал, чтобы общаться со взрослыми на их языке. И этим языком оказался джаз.

АНЕВРИЗМА

Я думаю, что читателям будет очень интересно узнать о вашей жизни и истории, если они могут отделить их от музыки, не думаю что это возможно. Вы были очень открыты, рассказывая о том трудном времени в вашей жизни, когда у вас обнаружили аневризму.

PM: Оно не более трудное, чем сейчас или любое другое время. Не более трудное, не менее наполненное, две стороны одной и той же монеты

Я хочу узнать о периоде стабильного состояния Вашей амнезии, потери Вашей памяти. Говорили ли доктора о том, что вы можете восстановить некоторые воспоминания?

PM: Они говорили мне о том, что в свое время они начнут медленно, но верно возвращаться.

Все воспоминания есть, но они не доступны сознанию?

PM: Да, они ли воспоминания все здесь, но не доступны. Тем не менее, один из побочных эффектов - это удерживание воспоминаний, дефицит «краткосрочной» памяти. Амнезия появилась сама по себе после операции (удаление аневризмы). Мне сказали, что я не узнаю никого, даже маму с папой. Я вернулся в свой дом после операций и одной вещью, что была частью дома, была история моей карьеры. У моего отца были все мои гитары, которые вернули из Калифорнии, где я жил. Так как операция была в Филадельфии, я прилетел назад сюда. Все мои вещи привезли назад и об всем остальном позаботилась моя семья. Итак, здесь я начал восстанавливать окружающий мир для себя чем-то, с чем я ничего не мог сделать, потому что это для меня ничего не значило, но я не мог не согласиться, что это было правдой, что я был гитаристом, что это была моя карьера и что я знал как играть на гитаре, что это были мои альбомы и что это были мои фотографии. Это Лес Пол (Les Paul), да, Лес на телефоне и хочет поговорить с тобой. Вот фотография тебя вместе с Лесом. Вот альбом – и Лес играет соло,– вот кто это. Внутри меня это ничего для меня не значило, я не мог все это связать вместе – это просто еще одно имя, которое для меня ничего не значило

Это продолжалось, и каждый всякий раз я открывал сам себя кому-то как Лес Пол, Джордж Бенсон, Бобби Роуз, Фрэнки Дэй и многим другим. Все эти люди затрагивали что-то в своих комментариях, что производило взрывное подсознательное освобождение, внутри меня что-то открывало для меня правду о чем-то, что у нас было общего. И медленно, но верно, кусочек за кусочком взаимоотношения начали оживать. Но все равно, у меня не было интереса к музыке. Это было благодаря уважению меня как джазового артиста моим отцом, я выработал ожидание того, что было действительно неприятным для меня. Это было что-то, что от меня ожидали другие, когда все что я хотел делать – это восстановиться после болезни, а не стать тем, чем я не являюсь.

Ваш отец действительно хотел, чтобы Вы взяли гитару снова, сильнее, чем Вы сами этого хотели?

PM: Конечно. Все инструменты были здесь. И более того его ритуалом в субботу было слушать все мои записи дома. Так он шел в подвал, включал проигрыватель и я мог слышать музыку сквозь стены, музыку, которая мне очень не нравилась, в основном потому, что в то время музыка для меня ничего не значила. Так это продолжалось пока я уехал. Я ездил в Японию на время. Потом я поехал в Амстердам на несколько месяцев.

Это не были путешествия связанные с музыкой, а просто поездки?

PM: Да и думал о жизни в этих местах. Но оба раза мне звонили из дома и нужна была моя поддержка. Мой отец позвонил и сказал «Мама себя чувствует не очень хорошо». Второй раз он позвонил: «Мама прикована к постели и мне кажется она не будет с нами долго». Поэтому я приехал из Амстердама во второй раз. И затем я оставался здесь и, иронично, в середине моего выздоровления, это не могло более быть приоритетным. Папа и мама старели. Поэтому я поставил свое выздоровление на паузу и делал все то, что должен бы делать. В 1989 моя мама покинула нас, и затем в 1990 мой отец покинул нас тоже. К этому времени у меня все еще не было интереса к музыке, даже несмотря на то, что я пробовал лучшее на что я был способен, играя снова публично. Я уже брал гитару в руки и уже занимался с ней. Вместе с медикаментами которые мне давали после операции – анти-депрессанты – я прошел также некоторые формы терапии.

Методом изолированного наблюдения, т.н. «Закрытой опекой»?

PM: Да, потому что гнев выходил из меня. Я был в ярости – все разваливалось. Я прошел через все эти вещи и в конце концов был выписан. И промедление продолжалось, пока промедление не произвело скуку, которая стала основой для решения. Вот тогда все и начало происходить. Я решил это для самого себя.

Без ощущения того, что музыка значит для Вас? Механически?

PM: Да, механически. Психиатр в Институте предложил чтобы я попробовал компьютер. У меня появился маленький Apple Macintosh с маленьким экраном, и в этой 127к системе была музыкальная программа. И я начал играть с этим как с игрушкой, как если бы я был ребенком, единственной разницей было то, что мама и папа не могли мне более сказать: «перестань играть и делай домашнюю работу». Я уже сделал свою домашнюю работу. Теперь я мог играть. Это была первая ступень развития заново: тяга к игре, где я начал терять себя и терять свою депрессию в графических штучках на этом маленьком компьютере. И когда установили музыкальную программу на компьютер, и я смог взять курсор и указывать им на клавиатуру и все ноты появлялись прямо на нотном стане. Я был впечатлен. Я начал больше увлекаться на этой стадии игры пока окончательно не начал манипулировать нотами сам, с таким же чувством игры, без ответственности в смысле карьеры.

После того как я позаботился о доме родителей, я принял решение. Я собирался назад в Амстердам, но я решил остаться в Филадельфии в основном потому, что я оставил Филадельфию, когда мне было 15, и я ощущал себя теперь комфортно, потому что все было в порядке, итак, я остался.

Чтобы вы хотели передать другим прошедшим амнезию и всем тем кто испытал травмы в своей жизни?

PM: Вы не только забываете о вещах которые предположительно важны для вас, но и забываете о всех вещах которые не важны для вас. В этом есть некоторая ирония. У вас может быть то, о чем вы думали, что это значимо, ценно, но в самом процессе вы приобретает так много ценного, в основном, потому что вы являетесь «чистым листом», и на ней все было «стерто».

И я стал больше доверять ребенку внутри себя, в смысле ребячества, и больше не беспокоился о своей карьере. Не было ничего, что я бы собирался сделать. Фактически все было передо мной, было для меня «правильным» все время. Я не должен был двигаться вперед. Не было куда оглянуться назад. Я не помнил прошлого. У меня не было интереса найти что-то в будущем. Я был более заинтересован в том, чтобы положить конец депрессии, которая поглотила меня так глубоко. И в этот момент я стал снова постигать джаз. Это случилось и с гитарой. И это случилось со всем остальным также.

Оригинальная версия интервью - на сайте www.allaboutjazz.com