Стэн Кентон (Stan Kenton) (глава из книги “История биг бендов")

Скажите любителя бейсбола о Стэне, и он сразу поймет, что речь идет о Стэне Мозиэле из известной команды города Сент-Луис. Но упомяните имя Стэна любому джазовому энтузиасту биг бендов вне Сент-Луис, и он поймет, что вы имеете в виду Стэна Кентона.

Под стать выдающемуся бейсболисту, Стэн Кентон выдался крепким мужчиной, шести с половиной футов ростом. Это 6,5 футов нервов и исключительной энергии которая произвела на свет свои самые волнующие и самые раздражающие, самые впечатляющие и самые гнетущие, самые восхитительные и самые утомительные, противоречивые музыкальные звучания и музыкальные шумы, когда-либо исходившие от любого биг бенда.

Мой приятель, аранжировщик по имени Ральф Йо познакомил меня с бендом Кентона, когда тот бил еще абсолютно неизвестен. В марте 1941 г. в одном своем письме из Лос-Анджелеса он сообщал: "До сих пор не мог собраться написать тебе, а причина связана с оркестром, в котором я теперь работал. Это нечто совершенно особое и отличное от всего. Стэнли Кентон является его лидером, и я работал вместе с ним. Мы делаем специальные аранжировки, и я думаю, что нам удастся сказать новое слово в стиле биг бендов. У меня нет времени подробно описать его, скажу только, что мы используем совсем новую трактовку саксофонов и иные стилевые приемы". Оркестр дебютировал спустя несколько месяцев (30 мая) в Бальбоа Бич (Калифорния), где 7-ю годами раньше молодой Кентон играл на ф-но в свинговом бенде Эверетта Хогленда. Когда я прибил в Лос-Анджелес летом 1941 года, то первым делом решил послушать бенд Кентона. Я нашел его в одной радиостудии, откуда шла живая передача, которую диктор объявлял, как транслируемую из Бальбоа Бич! Через некоторое время я отправился прямо в Бальбоа, чтобы в течение ряда вечеров послушать оркестр на месте и собрать материал для своей первой статьи о ней, в основном получившейся вполне доброжелательной.

"В оркестре Кентона", отмечалось в статье, "образовалась величайшая комбинация ритма, гармонии и мелодии, едва ли существовавшая раньше под руководством одного лидера". Затем, отдав должное Кентону за все достоинства его бенда, включая оригинальные аранжировки, а также похвалив некоторых молодых музыкантов, в особенности басиста Хауарда Рамси, ведущего трубача Фрэнка Вича и саксофониста Джека Ордиэна, я обвинил оркестр в "излишнем громкости. Хорошо вопить с полной непринужденностью, но это нужно делать в подходящий момент, а не все время". Также отмечалось, что "Стэн должен обуздать свой жестикулирующий энтузиазм и дирижировать немного поспокойнее". Одно я заметил сразу же: нет ничего крикливее поклонников Кентона. Сразу же пришли письма, обвиняющие меня за обвинения в адрес бенда. Сам Стэн, как я узнал позже, тоже возражал против моей критики, и наши отношения остались прохладными и натянутыми (с небольшими вариациями) вплоть до сего времени. Должен сказать, что я никогда не был большим поклонником оркестра Кентона и независимо от того, какими бы великими ни бывали его составы в музыкальном отношении, эмоциональное впечатление от них у меня слишком часто притуплялось вследствие их музыкальной неуклюжести, иногда в сочетании с помпезностью и неспособностью легко свинговать. С другой стороны, я всегда восхищался Стеном за его смелость, упорство, искренность, широту взглядов и его глубокую уверенность в том, что он все делает правильно. Такая позиция, в свою очередь, делала его весьма чувствительным к любой критике, что не раз проявлялось в его высказываниях. Стилъ Кентона был действительно тяжеловесным и громоздким, особенно в балладах. Некоторые люди, включая и джазовых обозревателей, утверждали, что у Кентона просто более усложненный свинг оркестра Джимми Лансфорда. Оба, говорил я они, играют тяжело акцентированную музыку. Я думаю, в этой оценке упущено одно главное различие: Лансфорд всегда играл и звучал расслабленно, легко катясь на бите вместо того, чтобы упорно толкать его вперед, как это делал Кентон. Один бенд двигался как быстрый полузащитник, другой - как мускулистый штангист. В своей книге "Сокровища джаза" Эдди Кондон пишет, что "каждая запись Кентона звучала для меня так, как будто Стэн пригласил в студию более 300 человек, и все они явились вовремя. Музыка его школы, по-моему, должна исполняться только перед слонами, а слушать ее могут только кретины". Но, признавал Кондон, "это великое достижение - собрать столько людей и заставить их всех звучать правильно".

Музыканты Кентона звучали "правильно" потому, что они верили не только в его музыку, но и в него самого как лидера. Следовательно, они упорно трубились для него. Немногие бенд-лидеры пользовались такой любовью и уважением, как Стэн, не только из-за его музыкального таланта, но и из-за его отношения к своим музыкантам. Шелли Мэнн, который в течение нескольких лет выполнял самую трудную задачу в бенде Кентона, пытаясь создать общий свинг на ударных, в своих словах (уже после ухода от Стэна) выразил, несомненно, чувства, общие для многих других людей, игравших с Кентоном: "Он всегда был личностью, как бы одним из нас, но, тем не менее, никто из ребят никогда не терял уважения к нему. Если кому-то были нужны деньги, то Стэн охотно давал взаймы. Каждый с готовностью хотел работать во имя его музыкальных идей. А общий дух оркестра был просто чудесным, это была очень чистая атмосфера. Вы всегда чувствовали, что вы работаете над чем-то интересным и значительным, вместо бесконечного дудения "Perdido" или "Tea For Two". Стэн умел ободрять своих людей и, в особенности, молодых аранжировщиков. Если новый парень присоединялся к бенду, Стэн никогда не судил о нем по первому выступлению, как это делает большинство лидеров. Он давал ему поиграть некоторое время, пока тот не освоится, после чего уже составлял о нем свое личное мнение. И он чудесно вел себя с публикой, никогда никого не высмеивал".

Так говорил Шелли Мэнн. Но Стэн, конечно, не был человеком без недостатков. Особенно в свои первые годы он нередко показывал большое упрямство, отказываясь смотреть в лицо реальным трудностям и настаивая на том , что он в своем идеальном представлении считал нужным делать, независимо от того, что думали об этом другие. Такое упрямство было тесно связано с его характером, который проявился еще в юности, когда мать усаживала его за ф-но, а он хотел играть в бейсбол. Потребовался визит двух его двоюродных братьев, игравших джаз в их доме, дабы он убедился, что музыкой действительно стоит заняться.

Но, подобно всякому нормальному, умному человеку, Кентон быстро признавал свои ошибки. В 1947 г., после реорганизации бенда, он говорил мне во время одного интервью о том, что, по его мнению, было плохо в его предыдущем составе. "Он был слишком негибким", сказал Стэн. "Люди с достаточной нервной энергией могли бы почувствовать, что мы делаем, но этого не смог постичь почти никто. Наша музыка не настраивала людей на общий лад, у нас просто не было общего пульса с публикой. Я решил, что у меня плохое чутье на музыку вообще".

Кентон, как-то раз даже собиравшийся бросить музыку, чтобы стать врачом-психиатром, был в данном разговоре совершенно несправедлив по отношению к самому себе, ибо его предыдущий бенд привлек фантастическое число новообращенных любителей благодаря своим популярным записям, сделанным еще в конце 1941 г. - "Adios", "Baboo", и "Gambler’s Blues" (где Стен "пел"). Еще более популярной была его серия записей 1943 г. , начиная с "Artistry In Rhythm". Новый, более опытный, не полностью воспитанный под влиянием Кентона персонал бенда к тому времени уже растворил и смягчил негибкость его звучания - лишь три человека осталось от той группы, которую он сформировал двумя годами раньше.

Но самый свинговый оркестр и самые свинговые записи Кентона были еще впереди. Весной 1944 г. в бенд пришла певица Анита О'Дэй. В тот же период появились тенористы Стэн Гетц и Дэйв Мэтьюз, причем последний писал также аранжировки, и в мае были уже сделаны первые записи. Анита проработала с бендом всего один год, а ее заменой стала привлекательная блондинка, чей голос напоминал Аниту, по имени Джюн Кристи. Она записала такие коммерческие номера, как "Tampico" и "Willow Wheep For Me". Кристи по-дружески сблизилась со своими коллегами по оркестру, а когда в нем появится новый молодой тенорист Боб Купер (примерно в то же время), они с Джюн поженились.

С окончанием войны проблема сайдменов исчезла; вернулись многие солисты, а музыка Кентона улучшилась еще больше, как и ее популярность. С триумфом прошло выступление бенда в чикагском отеле "Шерман" - это был его первым большой успех в крупном городе помимо Лос-Анджелеса. В сентябре 1945 г. оркестр прибыл в Нью-Йорк, и успех повторился как в театре "Парамаунт", так и в отеле "Пенсильвания", в связи с чем Барри Уланов писал: "Стэн ищет свой путь в музыке. Теперь он играет все больше баллад и популярных номеров и, соответственно, все меньше того гальванического джаза, с которым мы привыкли связывать вначале его имя. Он вернулся к тому джазу, который он знает, чувствует и играет лучше всего, а его бенд свингует теперь более изысканно, чем когда-либо раньше".

В Чикаго к оркестру присоединился басист Эдди Сафрански и его игра внесла заметное различие в музыку Кентона. Новый тенорист Видо Муссо также сыграл в этом важную роль, особенно в таких "хитах" Стэна, как "Artistry Jumps" и "International Riff". А вскоре появилось целое '"созвездие" блестящих музыкантов - тромбонист Кэй Уиндинг, ударник Шелли. Мэнн, трубач Бадди Чайлдерс и аранжировщик Пит Руголо, которые подняли бенд Кентона к новым музыкальным высотам, прежде недостижимым. Руголо, серьезный молодой человек в очках, внес самый большой вклад. Он не только написал ряд очень своеобразных аранжировок и композиций, более четко выявивших характерное лицо оркестра, но и снял часть нагрузки со Стэна, с которым у него вскоре установились самые лучшие отношения, напоминающие дружбу Билли Стрэйхорна с Дюком Эллингтоном или Ральфа Бернса с Вуди Германом. Короче говоря, Руголо стал правой рукой Стэна. В январе 1946 г. Кентон был объявлен "Оркестром года" издателями и читателями журнала "Лук", а через год и "Метроном" издатели которого никогда не били убежденными поклонниками Кентона, воздал его бенду такую же почесть. В этом же номере нашего журнала с грустью сообщалось о расформировании восьми других ведущих биг бендов страны. Но Стэн не был обескуражен. Если эра биг бендов, игравших на танцах непосредственно для публики, можно сказать, закончилась, то оркестр Стэна не был одним из таких бендов. Кентон продолжал верить в более специализированный, современный подход к оркестровой музыке. "Скоро не останется больше так называемых "средних" бендов", предрекал он тогда, "таких, которые пытаются сыграть что-то новое в течение нескольких минут, а затем возвращается к старым образцам, потому что они более коммерческие. Сейчас скорость развития слишком велика, чтобы продолжать без оглядки наниматься подобными вещами. Честно говоря, я думаю, что если коммерческие бенды попытается конкурировать с более современными, то они поставят себя в довольно глупое положение". И Стэн остался верен себе. Он был глубоко убежден - то, что делают он и его люди, есть правильный путь, вероятно, единственный, и он без конца говорил об этом на всю страну. Я не могу припомнить никакого другого бенд-лидера, который делал бы больше для продвижения своей музыки. Он вызывал восхищение пресс-агентов, его посещали "диск-джоки", он заходил в музыкальные магазины и раздавал интервью повсюду, всем и каждому, кто готов был слушать его страстные речи. Его крайне заразительный (и порой да, же бьющий через край) энтузиазм часто заносил его куда-то в сторону, когда кроме музыки он начинал рассуждать о своей философии и других, самых разнообразных предметах. Многие его интервью превращались в бесконечные монологи, предложения шли потоком без всякой пунктуации, за исключением восклицательных знаков.

Он знал, что делает полезную для себя работу, и получал от этого удовольствие. "Спросите 10 любых человек на улице", говорил он, "знают ли они имя Стэна Кентона, и, вероятно, только двое ответят утвердительно. Мы пытаемся завоевать восемь остальных. И единственный путь для этого я вижу в том, чтобы сделать себя личностью, а параллельно - и весь свой бенд". Биг бенды как группы начали постепенно исчезать со сцены к концу 1947 г. Но только не группа Стэна Кентона. Он продолжал собирать новые, все большие и сложные составы, которые играли новую и все более сложную музыку. Он отходил все дальше от сферы танцевальных бендов и выступал почти исключительно на концертах в театрах, давал огромное удовлетворение не только самому себе, но и тем, кто приходил туда слушать, а не танцевать. У него были взлеты и падения, успехи и неудачи, но всегда он сохранял свой неукротимый дух. Вероятно, его энтузиазм менялся и становился не столь интенсивным и убедительным, как раньше, а монологи превратились в диалоги. В 60-х г. г. у нас с ним произошел один такой диалог. Оглядываясь на пройденный путь, на свою прошлую музыку, вспоминал, в частности, свои баллады, Кентон сказал: "Там было слишком много напряженности, и я рад, что теперь отделался от этого. В мои годы (ему уже было за 50) я, наконец, понял - что важно и что нет. Я пытался ухватиться сразу за все, а теперь я концентрируюсь только на том, что для меня действительно что-то значит. Существует огромная разница между любителем и профессионалом. Я не имею в виду музыкантов - я имею в виду разницу между любителем и профессионалом как человеческими существами". Стэн быстро стал законченным профессионалом.

Автор – George T. Simon, перевод Юрия Верменича.